Мамин день рождения
Понятно, что диссертация важнее. Даже смешно ставить вопрос о какой-то дилемме. Столько идти к защите и поставить ее под вопрос только потому, что хотелось не пропустить мамин день рождения. И все же…
Я изо всех сил пытался ускорить процесс рассмотрения моей работы рецензентами, чтобы все-таки успеть поздравить маму. Тем более, что она находится в том возрасте, что каждый день рождения может стать… Да-да! Об этом не хотелось думать; даже приближаться к этой мысли было запрещено. Кем? Каким-то внутренним цензором. Но все же понимание того факта, что дорожная лента, по которой призваны были идти мы с мамой вдвоем заканчивалась. Нет, предел взаимосуществования пока не был виден, потому что мама, вопреки своему возрасту, сохранила интерес к жизни во всех ее проявлениях. Например, такого фаната игр «Что? Где? Когда?» вряд ли можно отыскать и в молодежной среде. Важно подчеркнуть, что моя мама не была пассивным зрителем, зацикленным на видеокартинке, но активно вникала в интеллектуальные дебри, которые разгребали знатоки. Тем не менее, я от встречи к встрече отмечал не только новые морщинки, но и новые тенденции, свидетельствующие о том, что она все тяжелее переживает не свое одиночество, а мое отсутствие. Мы оба понимали, вернее, чувствовали, как много еще необходимо мне сказать другу.
Мама всегда была учительницей, и даже на пенсии ей нужен был не просто сын – я был востребован как ученик. А если этот сын является преподавателем, то тогда необходимость во мне резко возрастает, потому что ностальгически она воспринимала меня уже как коллегу. Мама рассматривала меня также в качестве транслятора многих неоформленных мыслей, которые посещали ее голову…
Несмотря на все мои старания и уловки, я успевал только кишеневский поезд, приход которого не оставлял шансов на стыковку его с нужным мне автобусом. Призрачная надежда на то, что я успею на празднование маминого дня рождения начала улетучиваться, и тогда я вспомнил о самолете. Тут мне повезло – предложили билет на рейс через пару часов. Я радостно потирал руки и на оставшиеся деньги решил добавить к имеющимся подаркам еще и питерский сувенир. С каким-то особым, почти благоговейным настроением решил подкрепиться в кафе. Когда уже приступил к кофе, заметил, что широченное окно потемнело, потому что пошел мелкий, но густой дождь. Он был уже не летним. Пока я бежал в зал отлета, то стал мокрым до нитки. Однако спешил я напрасно. На табло насмешливо светилась информация о задержке рейса на три часа. Я расстроился, однако, пораскинув мозгами, понял, что и в этом случае я успеваю на мамин день рождения, хотя приеду вплотную. Однако три часа задержки превратились в полсуток, потому что дождь заволок уже весь горизонт.
Я стремился попасть на мамин день рождения, поэтому, приземлившись в Минске, сразу же помчался на вокзал, где мне все-таки повезло с поездом. Однако надежда успеть становилась все более призрачной, потому что поезд задержали на таможне. Все дело в человеке, что ехал в соседнем купе. Он так часто и громко заявлял о своем желании купить дом на Украине, что привлек внимание пассажиров не только нашего, но и соседних вагонов. Он пытался втянуть в разговор и меня, постоянно требуя подтверждения, что он заслужил большой дом, потому что почти двадцать лет тяжело работал на нефтепромыслах по пояс в снегу. Я сначала поддерживал его, но потом намекнул, что не обязательно объявлять всем о наличии большой суммы денег. Однако земляк, основательно нагрузившийся спиртным, орал все громче:
– А что? Имею право! Моим потом и даже иногда кровью заработанные.
После долгих споров и препирательств его все-таки сняли с поезда, однако ушли те драгоценные десятки минут, которые оставляли мне шанс успеть на автобус, который, я надеялся, опоздает, как бывало раньше, в моем детстве. Этого не произошло и мне ничего не оставалось, как воспользоваться электричкой, хотя она проходила в семи километрах от родового дома, и по этой причине я ею редко пользовался.
Я ехал к маме на день рождения, и эта ночная электричка все больше представлялась мне фантастическим чудовищем. Эти спящие на деревянных скамейках странные личности неопределенного возраста самим своим видом отрицали не только время, но и пространство. А несущийся в темноту железный змей всасывает в себя отдельные огоньки, порождая все более сырой и глубокий морок. Казалось, что он уже летит, не касаясь рельс, и железный грохот не от рельс, а это его чешуйки воинственно выпрямлялись перед решающим сражением.
Я ехал к маме на день рождения, однако получилась так, что оказался на полупустой привокзальной площади в моросящий поздний вечер. Ехать в ночь по не самой безопасной дороге таксисты, естественно, отказывались. Наконец один таксист, говоривший с заметным акцентом, согласился довезти меня за двойную плату, ссылаясь на ненадежную проселочную дорогу и вечный ремонт, который, оказалось, продолжался с моего детства, став уже местной достопримечательностью. Однако, когда проехали треть пути, я вдруг проговорился, что смогу расплатиться только русскими деньгами. Таксист долго матерился и начал поворачивать назад. Я выскочил, успев бросить ему в окно несколько купюр, не разбирая номинала.
Я спешил к маме на день рождения. Ночь была лунной. Где-то на горизонте виднелись огоньки, и я пошел напрямик, решив скоротать дорогу. Я был уверен, что не заблужусь, ведь начинался край, куда в детстве мы ездили за грибами. Однако не был учтен тот факт, что эта смачная территория за последние годы была хаотично застроена.
Добравшись под утро до родного дома, я долго извинялся, что опоздал.
Однако мама, обняв меня, никаким образом не высказала своего неудовольствия:
– На мой день рождения невозможно опоздать, – улыбаясь, сказала она.
Отвечая на мои недоуменные взгляды, ведь сил на расспросы уже не было, рассказала, что в 1943 году их деревня несколько раз переходила из рук в руки. Мама со вздохом поведала, как с утра ее отправляли с котелком за едой для младших сестер и братьев. Как ее, худенького, голубоглазого подростка жалели наши солдаты, поэтому она всегда возвращалась с полным котелком каши и несколькими кусочками хлеба.
Та жуткая ночь запомнилась навсегда. Всю ночь шел жуткий обстрел, а их деревня оказывалась в самом аду сражений за стратегически важный перекресток дорог. Даже сейчас мама вздрагивала от любого ночного грохота… Утром немного затихло, и она, взяв котелок, пошла, как обычно, по направлению к полевой кухне. И не сразу обратила внимания на то, что одежда у военных за ночь позеленела, и каски перестали быть круглыми. Почуяв чужую речь, она попыталась убежать, но какой-то молоденький немец остановил ее и долго рассматривал, потом дал плитку шоколада, который она видела впервые. Ей не терпелось порадовать маленького братика шоколадкой, однако обратно надо было идти через небольшой мост, а там лежали два трупа. Это были совсем молодые парень и девушка, которые пытались убежать в лес и были изрешечены немецкими автоматными очередями. Так и лежали, полуобнявшись. Плавать она не умела и начала искать брод, потому что боялась не немецких очередей, а того, что убитые вдруг оживут.
Во время жутких обстрелов загорелся сарай, а потом и сама изба. Мама рассказывала про свой ужас, когда она, двенадцатилетняя, испытала ужас, когда увидела, как их любимая корова Красавка загорелась и какое-то время бегала, ревела, поневоле поджигая соседние сараи…
Шампанское с утра – выглядело странно. Однако еще более странным оказался рассказ матери о том, как восстанавливали сгоревшие документы.
– Для этого дела привлекли моего отца, твоего деда, поскольку он на тот момент единственный мужчина, у которого за спиной было бухгалтерское училище. Он поправлялся после серьезного ранения и еще не знал, что награжден орденом Славы. Стараясь максимально точно восстановить чужие документы, к свидетельствам о рождении своих детей он отнесся довольно халатно. А меня, любимую дочь, он вообще спросил, когда я хочу праздновать свой день рождения. Я ответила, что самая любимая пора – золотая осень. А число выбирали вместе. Я остановилась на восемнадцатом, потому что всегда хотела быть первой, а восьмерку я полюбила из-за женского праздника, потому что в марте мне всегда дарили сладкие подарки…
– Так, что, сын, ты не опоздал на мой день рождения. Да, и не мог опоздать, потому что на самом деле я не помню реальный мой день рождения, да, и не очень старалась вспоминать его, потому что вслед за приятными воспоминаниями, всегда тянулся длинная повозка горечи и ужаса. Потом, когда я повзрослела, мне нравилось дурачить гадалок, которые не могли объяснить несоответствие моего характера гороскопу. Эта неопределенность вполне меня устраивала, потому что это как бы давало иллюзию шанса на другую жизнь, которую я якобы смогу еще прожить…
Это был последний мамин день рождения.