ВЕЧНЫЙ ДОЛГ
Мимо Василия мелькали привычные уже окрестности заброшенного края, поэтому он не сразу обратил внимание на покосившийся столб с еле прорисовывающимся названием деревни – «Трасовка». И только через несколько сот метров его вдруг осенило. Визг тормозов на этой разбитой дороге привлек внимание пастуха, дремавшего невдалеке, и он начал всматриваться в не столь привычную в этих краях иномарку, выставив ладонями домик. Василий из открытого окна примирительно помахал рукой и даже крикнул: «Порядок!». Тут же лихорадочно вытащил синюю тетрадь, нашел нужную страницу: «Когда неожиданно моя бывшая однокурсница вышла замуж за офицера и уехала с ним, то меня попросили поработать в дальней деревне Трасовке, пока найдут замену».
Василий удивленно хмыкнул «Трасовка, все-таки! Как это я раньше не обратил внимания на отсутствие одной буквы, из-за чего вынужден был колесить по пыльным дорогам, нарезая круги в поисках Тарасовки. А их, оказывается, почти полтора десятка!». Нужную строку детально просмотрел при помощи увеличительной функции телефона, чтобы окончательно убедиться в правильном названии нужной деревни. Нет, буква не затерлась за десятки лет – ее не было изначально!
Хотя Василий вполне осознал свою ошибку, которая привела к бесполезным поездкам по Украине в поисках Тарасовки, хотя ему нужна была Трасовка, но ему не удалось сразу оторваться от маминого дневника. Он достался ему после ее недавней смерти, когда он стал перебирать книги, внимание привлек этот блокнот с надписью наискосок: «Мысли для себя». Сразу же попытался как жаждущий в пустыне охватить глазами несколько фрагментов в этих записях, представляющих собой то ли дневник, то ли мемуары. «Может, настала пора рассказать. Сегодня пыталась, однако не хотелось твое, сын, явно праздничное настроение портить. Не знаю, как отважиться… Наверное, отец там обидится, но ведь потом он так вас с сестрой любил…»
В стоявшей наискосок на обочине автомашине он продолжал вникать в мамин ровный почерк, опасаясь, что пропустил еще какой-то важный факт. «Приехав туда, я вскоре узнала, что беременна. Поскольку мой избранник неожиданно уехал поступать в академию, то я с трудом представляла свое будущее. Нет, он не собирался меня бросать, однако неопределенность с его учебой, а также мое настойчивое желание продолжать учебу вынудили меня задуматься об аборте. Однако я, молодой зоотехник, являлась слишком заметной фигурой в большом совхозе, включающем восемь деревень. Более того, мне пророчили карьерное повышение. Да, и отец твой был партийным, а его родственники, вероятно, догадывались, что наше потомство какое-то время будет находиться на их территории, где уже было несколько маленьких детишек…»
Развернувшись, Василий начал двигаться назад и вскоре нашел перекресток, где на покосившемся столбе можно было еще прочитать поржавевшую надпись «Трасовка». Он медленно поехал по колее, которая, видать, давно не принимала легковушек. Не сразу из-за плотных кустов начали показываться покосившиеся, заколоченные избушки. Автомобиль двигался медленно, а Василий искал жилье хоть с какими-то признаками жизни, пока чуть не уткнулся в прицеп с сеном, преградивший дорогу. Поскольку объехать эту препону не было никакой возможности, Василий обошел этот громадный стог на прицепе и увидел мужика, распластавшегося возле переднего колеса допотопного трактора.
– Бог в помощь!
Мужик, хотя и вздрогнул от неожиданности, но приподнимался неспешно, прихватив разводной ключ. Прохладно-стальной взгляд и соответствующие наколки, выглядывающие из-под застиранной тельняшки, сразу же заставили Василия насторожиться. Однако мужик, отбросив ключ на кусок парусины с инструментами, вытер руки и только тогда произнес с кривоватой улыбкой:
– Коль церкви у нас нет, то и Бог вряд ли услышит, однако помощь не помешала бы.
– Да, я тут человека ищу, полагаю, что вашего односельчанина. Аркадием зову, а фамилии не знаю. Не подскажете?
Мужик заглянул за прицеп, хмыкнул, вероятно, оценивая автомобиль, и только тогда ответил:
– Ну, Аркадий – не Иван! Один он в наших краях. В самом конце улицы, вернее, того, что он нее осталось. Только в толк не возьму, зачем этот спившийся полудурок понадобился городскому человеку, покрывшему такое расстояние! От нерадивого его сынка Кольки приветик, небось?!
Василий неопределенно хмыкнул.
Еще раз показав направление движения, мужик вдогонку проговорил:
– У нас тут остались только те, кто никому не нужен…
Избу Аркадия Василий нашел бы и без подсказок, поскольку возле нее виднелись свежие следы. Самого хозяина Василий не нашел, хотя его присутствие ощущалось повсюду. Решив подождать, Василий сел в автомобиль, включил кондиционер и вновь окунулся в мамину жизнь, запечатленную в синей тетради.
И опять большой промежуток в дневнике, где много говорилось о работе и родственниках. Через несколько десятков страниц он нашел продолжение сюжета: «Здоровье подсказывает, что необходимо высказаться. Часто думается: а нужно ли тайны уносить с собой? По разному отвечают на этот вопрос психологи и мудрые люди. Буду сегодня ни тем, ни другим»
Василию очень хотелось прочитать итоговые мысли, записанные уже совсем больной мамой, и сразу заглянуть за черту. И, вместе с тем, появилось понимание того факта, что это новое знание не позволит ему жить по-старому.
«Когда ты уже… получился, и я все сказала твоему отцу, то он растерялся и потребовал, чтобы сделала аборт. Проплакав несколько ночей, я осторожно разведала у работниц фермы, кто может помочь избавиться от будущего ребенка. Осенним вечером, когда уже темнело, я приехала на дальний хутор, где жила баба Мелана. Ты ее должен знать, ведь потом она стала главным специалистом по вправлению костей знатным людям.
Раньше несколько раз приходилось здесь бывать по работе, поэтому просьба отвезти в субботу на «бобике» на ферму для того, чтобы взять анализы у больных животных, не вызвала подозрение. Однако мне не повезло, потому что в одном из соседних домов была свадьба, поэтому пришлось прятаться в ближайших кустах, дожидаясь момента, когда гулянка перейдет в последнюю стадию. Было противно на душе: она двадцатишестилетняя женщина, признанный, авторитетный специалист должна прятаться в мокрых кустах, чтобы подчиненные не узнали о ее внебрачном ребенке, потому что сразу же пойдут сплетни, от которых не отмыться, наверное, и за полжизни. Ближе к полуночи, когда я решилась выйти на дорогу, вдруг услышала шуршание и крик: «Куда лезешь, дура?!». Почти упершись передним колесом в мои ноги, стоял мужчина, поддерживая велосипед. Правда, можно было утверждать и обратное: велосипед поддерживает это изрядно пьяное существо. Обдав меня плотной смесью самогона с чесноком, мужик вдруг оправдательно зачастил: «Анна Игнатьевна, извините, ради Бога – не узнал! А мы сегодня немного отпраздновали конец недели! А тут – темнота! Вы, наверное, помогали где-то кабанчика вычистить?! Ловко, говорят, это у вас получается! Вот что значит человек ученый, а то наши костоломы только портят скотину».
Этот пьяный мужик, казалось, за частоколом слов хотел спрятать свою растерянность. Однако я находилась в еще более глупом положении и лихорадочно пыталась придумать более-менее правдоподобную версию моего странного пребывания далеко от дома этим субботним вечером.
– Нет, у меня здесь…
– А дошло! Звиняйте, я забыл про свадьбу. Вот, что значит уважение: приглашают уже и на чужие села! Можно позавидовать. Разрешите проводить, а то в голову пьяному всякое может прийти.
– Так, это я должна и вас бояться», – я через силу засмеялась.
Однако молодой мужчина обиделся:
– Да, я за вас, Анна Игнатьевна… Для вас я…
Дрожащими руками он чиркнул спичкой, и я узнала молодого тракториста, которого иногда видела на улице. Закурив, он продолжал дрожащим голосом:
– Да, мы же с вами соседи. Знали бы вы, как моя мама про вас хорошо говорит! Аркадием меня зовут, встречались по работе, хотя, кто вы, а кто я?!
Как-то незаметно мы вместе прошли уже солидный отрезок, когда вдруг выглянула луна. Я отметила его широкие плечи и пышную шевелюру, однако азиатские скулы, несколько портили общую картину. Да, меня он не мог заинтересовать и в более благоприятные времена, однако, вероятно, так уж мы женщины устроены, что нас преследует подсознательный страх остаться без мужской поддержки, особенно в таком интересном положении. Вот почему я поддерживала разговор, насколько это было возможно…»
Василий так глубоко окунулся в непростые фрагменты маминой жизни, что очнулся только от резкого запаха дыма. Подойдя поближе к крыльцу, Василий расшифровал его как запах жареной рыбы и еще чего-то, наверное, местного. Ссутулившийся мужик с самокруткой в зубах чистил рыбу. Он не сразу заметил Василия, поэтому какое-то время продолжал под нос себе насвистывать простенькую мелодию. Потом уставился на Василия:
– От Кольки? Наконец-то! А то я здесь уже совсем перешел на речной и лесной корм.
Василий окончательно убедился, что этот засушенный, почти коричневый человек и есть Аркадий, когда увидел, что за седовато-желтой, грязной щетиной явственно проступают скулы.
– Нет, я не от Николая.
Видя, что Аркадий напрягся и начал лихорадочно возиться со своей потухшей сигаретой, Василий вытащил пачку и протянул ему.
– А, верблюд! Видел однажды в армии. Дорогой дым.
Он попытался открыть, однако трясущиеся руки его подводили, поэтому Василий помог ему.
– Оставьте себе всю пачку.
После глубокой затяжки, вызвавшей клокотанье и даже присвист в хилой груди, Аркадий прищурился:
– Говоришь, что не от моего Кольки; сигаретами дорогими угощаешь, а чего от меня хочешь – не пойму. Что тебя занесло в мое подворье?
– Можно присяду? Меня зовут Василий. Я хотел с вами поговорить о прошлом, потому что только вы можете мне дать определенную информацию.
– А что, я кому-то чего-то задолжал?
– Да, нет! Наоборот, я ваш должник, причем большой.
Аркадий даже отодвинул свою табуретку, пытаясь охватить глубинную сущность такого неожиданного заявления.
– Вы знали мою маму. Помните Анну Игнатьевну, зоотехника, которая в бывшем совхозе «Большевик» работала в пятидесятые годы.
В давно потухших, когда-то голубых, глазах, покрытых туманной пленкой, включился какой-то внутренний фонарик. Он слегка приподнялся, прищурился, внимательно рассматривая лицо Василия.
– Неужели – сын Игнатьевны?
«Во время нашего вынужденного совместного путешествия Аркадий все время говорил, хотя это было не очень характерно для обычного тракториста. Наверное, боялся пауз, к тому же, видать, его разбирал алкоголь. Аркадий все чаще в свою хаотическую речь вставлял комплименты: «Как моя мама хотела бы, чтобы вы были ее невесткой. Я-то понимаю, что это вряд ли. Я все больше молчала, размышляя о своем».
– Да, уважал я вашу матушку. Даже больше – нравилась она мне. Сейчас уже можно признаться. Однако шансов у меня не было никаких! Она была ученая, при серьезной должности, а я еле семь классов осилил. Промасленный тракторист не был ей интересен. Но сейчас с удовольствием поговорил бы с ней.
Василий поставил на стол плоскую бутылку коньяка:
– Мамы нет уже два года.
Аркадий застыл на пару мгновений, а потом как-то неуклюже махнул рукой перед глазами, как бы избавляясь от паутины. Потом вытащил из-под тряпья пару стаканчиков, которые оказались разными, и он виновато посмотрел на Василия.
– У меня тут гостей не бывает. Уже и не вспомню, когда последний раз заходил кто-то. Сосед ближайший довольно странный, с довольно мутной биографией. Сидел, наверное, если судить по наколкам. Я, честно говоря, побаиваюсь его. Чудно: волка или кабана дикого не стращусь, а как уставится он своими зэковскими зеньками – холод по спине.
Выпил, причмокнул.
– Вещь, конечно, но я к своей привык, – и он, крякая, начал рыскать в древней тумбочке, покрытой паутиной трещин,
– Не надо, дядя Аркадий. Пока хватит, потом попробуем и вашу домашнюю.
– Ты не думай! Она у меня – ого-го! Ваш коньяк с красивыми звездами не докажет!
Василий вспомнил, как долго мечтал об этом моменте, когда сможет неспешно заполнить всю недосказанность маминой синей тетради. Теперь же почему-то любопытство сменилось боязнью узнать нечто невозможное. Кроме того, его долгожданный источник, это высохшее, неизвестно на чем держащееся тело не выдержит больших доз. Однако пока посветлевший лицом и даже несколько приободрившийся Аркадий заговорил вполне связно:
– Да, сейчас уже можно сказать! Было-было у нас одно свидание. Не подумай чего – просто прошли вместе, наверное, километров семь…
На лице Аркадия медленно проявлялась мечтательная, почти юношеская улыбка.
– Уже не помню, почему она оказалась там, далеко от дома, без машины. А я возвращался, конечно, уже хорошо подогретый – праздновали чего-то…
Аркадий автоматически потянулся к стаканчику, хотя, судя по глазам, уже находился там, в той сентябрьской ночи.
– Я любовался ею в лунном свете и все старался красиво говорить, но выходило слабо…
«Меня раздирали самые противоположные чувства. Я, конечно, была раздосадована, что этот Аркадий помешал моим планам. Но, вместе с тем, где-то глубоко созревало новое чувство, подсказывающее, что этот заурядный, грубоватый человек послан мне, атеистке, не случайно. Кроме того, мне хотелось чисто по-женски отомстить твоему отцу за то, что бросил меня в столь ответственный момент. Наверное, поэтому особо не таилась, идя по центральной улице поселка»
– Даже закуски толковой у меня нет. Неудобно как-то…
– Ах, нет! Это моя забывчивость.
Я поспешил к автомобилю и принес несколько свертков. Слегка азиатские глаза его начали округляться, когда я выложил на стол кольца колбасы, буженину, шпроты.
– Жирно живешь. Я такого и не пробовал. Да, и машина у тебя крутая…
– Дядя Аркадий, это все вам.
Жалобно пискнул мой телефон. Это была эсэмэска от врача о том, что я должен быть в больнице – готовиться к операции. Я присмотрелся к дате и понял, что эта информация катастрофически опоздала.
– А связь у вас, как я вижу, не очень устойчивая?
– Если совсем уж горящий вопрос, то у этого зэка бывшего обычно прошу, но он, гад, такую цену заламывает. А откуда у меня деньги? Вот и расплачиваюсь рыбой да грибами. Но в последнее время ноги уже плохо слушаются. Пока дойду до леса, то пять раз отдыхаю.
Мужчина, несмотря на приличную закуску, начал заметно пьянеть и заговариваться, поэтому Василий поспешил высказаться. Он положил телефон перед Аркадием.
– Теперь не надо никуда ходить. Берите – это подарок. Правда, связь у вас тут не очень качественная, но все-таки сможете послать сигнал, если что…
– Да, я знаю участок, где приличная связь. Это вот возле дороги, там часть военная стояла когда-то – может потому?!
Аркадий говорил, все чаще путая время и пространство, однако среди этого словесного хаоса, вдруг прозвучал вполне осознанный вопрос:
– Я, конечно, уже немного того, но что-то не возьму в толк, к чему твои подарки?
– Я ваш должник!
Вяло звякнул телефон, очевидно прорываясь через чужие слова, крики… «Приезжай срочно… Последние анализы пришли… дело хуже, чем я полагал». Тревога в голосе моего врача пробивалась даже через хриплое завывание сетей. А у Василия перед глазами проплывали строки маминого дневника: «На следующее утро проснулась с большой температурой. Это были, конечно, последствия моего длительного пребывания в мокром осеннем саду. Хозяйка квартиры провозилась со мной несколько недель. Наверное, догадалась о моей беременности, однако она вскоре неожиданно умерла от сердечного приступа. Я же не могла распространяться о своем положении, потому что мне предложили перейти на работу в районный центр. А когда опомнилась – было поздно. Вот так ты и появился на свет из-за Аркадия, который помешал мне сделать этот грех. Так, что должен его благодарить».
Аркадий же изумленно рассматривал подарки.
– Мы ведь полчаса, как познакомились? За что мне все это?
– Да, нет, дядя Аркадий, мы с вами знакомы раньше, намного раньше. И это очень малая часть долгов, которые я должен отдать. Надеюсь, что успею…
Прищуренная фигура в окошке – это последнее и самое яркое воспоминание Василия о Трасовке.
Автомобиль наконец-то выскочил на трассу и мотор, никем и ничем не сдерживаемый, сыто запел. Василию вспомнились последние строки из маминого дневника, обращенные к нему: «Может быть, из-за того, что вопрос о твоем рождении так трудно решался, счастье с тобой в жизни не встретится никак».
Василий вздохнул: «Нет, к большому сожалению, не успею» и надавил на акселератор…
сентябрь 2020 г.