Ударник
Когда после шести лет жизни Сибири я оказался во Львове, то не мог не пройтись по местам моей юности, в частности, я не мог миновать «Барабан». Это был открытый ресторан в Стрыйском парке, где в молодые годы нам нравилось коротать свободные вечера.
После ремонта ресторан стал наряднее, но, казалось, потерял значительную часть своего былого заброшенного обаяния. Любимый столик был, на счастье, свободен, и чанахи подавали по-прежнему. Хотя наполняемое горшочка тогда, в 80-е было все-таки погуще. Однако, не успел я притронуться к горячему и острому вареву, как услышал свою фамилию. Я даже сразу не сообразил источник звука, пока не увидел мини-оркестр и солиста у микрофона, которого ранее не наблюдалось. Черноволосый, заметно косящий одним глазом парень громко повторил:
– Моему учителю с благодарностью!
Только когда зазвучала моя любимая мелодия, мне вспомнился Михаил Шварц, львовская квартира на Подвальной и много-много эпизодов из моей преподавательской молодости…
Вскоре, после того, как я, молодой специалист, начал работать в большом вузе, ко мне на перемене подошел мужчина средних лет:
– Приятно познакомиться с настоящим специалистом из столицы.
– Да, действительно, я окончил столичный университет.
– Зная ваш уровень, мы просим вас за хорошее вознаграждение помочь моему племяннику подготовиться к вступительному экзамену. Ваш тезка, кстати.
– Но почему именно я, ведь у нас на кафедре три десятка человек?
– Ну, простите, какое может быть сравнение?! У вас за спиной Киевский, столичный университет, который, конечно, не сравнить с львовским. Тем более, знаем, кто учится на историческом и как учится.
Была поздняя социалистическая эпоха. За репетиторство наказывали, о чем и предупреждал нас, молодых преподавателей, заведующий кафедрой, который не преминул подчеркнуть, что мы представляем идеологическую кафедру и не имеем права дискредитировать систему. Вот почему я сначала воспринял это предложение как своеобразную проверку-провокацию, на которые был горазд мой шеф. Об этом меня предупредили еще в Киеве и предлагали держать ухо востро.
Однако мой отказ не подействовал, и этот молодой преподаватель из теплотехнического факультета продолжал довольно настойчиво уговаривать:
– Вы же умный человек и знаете, какое засилье антисемитов в консерватории, поэтому наш Михаил должен быть на голову выше, чтобы поступить.
Наконец я сдался. Конечно, тройная плата за час была довольно соблазнительной, учитывая минимальную зарплату, которую я получал как молодой преподаватель. Однако, в первую очередь, меня заинтриговала эта особая настойчивость, с которой не приходилось сталкиваться ранее. Кроме того, в моей репетиторской практике пока не было музыкантов.
И вот в условленный день меня привезли к дому на улице Большой Подвальной. Дом был старый, неказистый, впрочем, как все в этом районе. Удивила меня квартира, которая своей запущенностью превосходила многие, где мне приходилось бывать ранее. Я уже перестал удивляться, потому что для Львова, где вода давалась по часам, это было не в диковинку.
Окончательно поразила меня единодушная, жесткая направленность всего большого семейства на получение результата. Сразу возле входа меня встретила довольно упитанная женщина, которая тут же рассыпала передо мной грамоты, полученные на различных конкурсах «нашим талантливым мальчиком». А далее, продвигаясь по проходным комнатам, я встречал многочисленных родственников, которые подтверждали «гениальность Мишеньки» различными документами. Окончательно меня сразил дедушка в кителе и медалях, которого в таком виде извлекли из-под старого покрывала. Он давно покрылся мхом и бесповоротно потерялся во времени и пространстве, тем не менее, проскрипел, видать, заученное ранее: «Мой внучок, таки, талант». После этой сакраментальной фразы орденоносный дедушка закашлялся, поэтому его пришлось спрятать под застиранное покрывало.
Комнату для занятий нам выделили приличную, однако первые наши занятия то и дело прерывались телефонными звонками:
– Здравствуйте! Это Борис Львович, преподаватель в техникуме. Я слышал, что у вас очень талантливый мальчик. Я хотел бы помочь книгами. У меня уникальные пособия, в основном авторские.
– Добрый день! Вас беспокоит Илья Давыдович, музыкант. Я работаю в консерватории, и для вашего такого способного мальчика мне не жаль моего лучшего инструмента.
– Здравствуйте, я – Ада Борисовна. Я, побывав на отборочном конкурсе. который день под впечатлением от выступления вашего сына. Какой талантливый музыкант! Как журналист,– вы вероятно, знакомы с моими материалами – я хочу написать статью про такого гениального ребенка....
Подготовка Михаила велась по всем направлениям. В комнате стоял большой ударник, и он продемонстрировал свой талант. Наверное, уловив на моем лице разочарование, его мать тут же объяснила, что «Мишенька, конечно, пианист от Бога, однако в связи с поврежденным пальцем пришлось ему срочно переучиваться, и он стал играть на ударниках»…
Песня, посвященная мне, закончилась, и я приветственно помахал рукой Михаилу, которого, если бы не его косоглазия, я бы не узнал. Он радостно мне сообщил, что окончил консерваторию и сейчас уже преподает, а по вечерам – подрабатывает. Выражал искреннюю радость, однако должен был возвращаться в оркестр, потому что «без ударника – никуда, ведь это главный инструмент, потому что задает ритм…»
Я был в предчувствии еще одной радости. Вернее, Михаил и его песня – это был сюрприз, а мне так давно хотелось поздравить дочь с первой вышедшей статьей, где мы были соавторами. Она, как всегда, опаздывала, но это не раздражало меня, ведь моя давняя мечта о формировании династии вот-вот осуществиться. Дело в том, что я на базе ее реферата сделал статью, где дочь была полноправным соавтором. Я рассматривал этот шаг как начало ее научной деятельности, а я всегда мечтал, чтобы она пошла по моим следам и стала вузовским преподавателем. Тем более, что бабушка ее была заслуженной учительницей, причем пользовалась не только вполне заслуженным признание коллег, но и обожанием со стороны учеников.
…Дочь выискивала что-то вычурное в чашке и, вероятно, пока не находила, потому что озабоченность с ее лица не исчезала. Тем не менее, она находилась далеко, и мои предложения испарялись вместе с кофейным ароматом.
– Как ни странно, но я не вижу, дочь, радости на твоем личике по поводу выхода первой статьи. Если вспомнить мои эмоции в подобной ситуации. то твоя реакция является более, чем сдержанной… Вряд ли ты можешь меня обвинить в том, что я далеко ушел от твоего замысла, ведь я за основу взял твой, довольно удачный реферат. Несколько странно! Если бы ты видела, сколько студентов были бы рады опубликоваться в соавторстве со мной, а ты, можно сказать, готовое, разжеванное не желаешь проглотить.
– Папа, мне неудобно, что ты курируешь меня! Кроме того, я хочу сама определиться с главным жизненным вектором и потом реализоваться. Ты только не обижайся, но я никому не говорю, что ты у меня профессор.
Я сидел и думал о менталитете, о разнице представлений об успешности. Я размышлял о будущем не только моей дочери, но и Родины.