КОД БЕСКОНЕЧНОСТИ
В местном филиале института его приняли хорошо и устроили в довольно сносную гостиницу. Сложнее было с транспортом, поскольку Максиму Петровичу необходимо было объехать значительную часть района, причем двигаться придется в тех условиях, где может пробраться только мощный, с полным приводом автомобиль. Но и эту проблему решили, приставив к профессору в качестве водителя и помощника местного краеведа Виталия, который к тому же оказался мелким бизнесменом. Он сразу же узнал профессора:
– Вы же бывали у нас ранее, еще, кажется, аспирантом.
– Да, исследование предвоенной истории вашего края являлось темой моей кандидатской и докторской диссертаций. А сейчас вот планирую обобщить материал и издать большую монографию с иллюстрациями, поэтому придется пофотографировать дзоты, что в таком количестве сохранились только здесь.
– Большинство дзотов разрушено, ведь сначала наши взрывали их, не успев использовать по назначению из-за стремительного наступления немцев, а потому уже фашисты при отступлении постарались, чтобы не осталось хоть что-нибудь для нашей будущей оборонки. К тому же укрепления довольно густо заросли из-за запрета посещать, там ведь могли остаться боеприпасы.
– Да, я это помню, обязан знать как профессионал. Однако сейчас задача состоит в обобщении всего собранного материала и осмысления исторического значения подобного подхода к обороне страны. А остальное пусть волнует военных тактиков! Начать придется с тех, которые я лично сфотографировал и описал тогда, в первый приезд. Кстати, а ведь это было более трех десятков лет…
– Тридцать четыре, Максим Петрович.
– Откуда такая точность?
– Так ведь вы меня, провинциального ученика, заразили этой идеей, и я только по чистой случайности не стал историком. У нас тогда существовал жесткий запрет на посещение старых, наполовину взорванных дзотов. А благодаря Вам появилась возможность хотя бы приблизиться к ним, когда начались исследования.
Уже в автомобиле Виталий неторопливо продолжал.
– Кстати, я оказался тем счастливчиком, кого вы выбрали в качестве помощника. Мне даже доверили пару раз сумку с фотоаппаратурой – все пацаны потом завидовали! Правда, фотографий не осталось.
Максим не особо вникал в слова Виталия, рассматривая придорожные заросли и брошенные хаты. Его больше интересовал вопрос, как успеть все сделать до поездки на конгресс, где интерес к подобной тематике будет ожидаемо значительным.
– Вначале поедем к этой вашей первой точке? – Максим даже не услышал в словах Виталия вопроса. Однако, с трудом отвлекаясь от своих столичных грандиозных планов, он почувствовал в этой фразе какой-то особый смысл.
– Да, особой разницы нет, ведь классифицировать материал я буду уже на месте, а основные фотографии и зарисовки у меня имеются. Тем более, что к ним за эти три с лишним десятка лет еще труднее добраться. Небось, окончательно все заросло, если столько домов брошенных имеется.
После паузы, вызванной беглым прослушиванием новостей по радио, Максим решил окончательно раскрыть цели своего приезда.
– Поможешь мне составить общую карту дзотов или «точек», как у вас принято говорить, а еще, если удастся, поспособствуешь поиску оставшихся свидетелей, чтобы зафиксировать из первых уст моменты строительства. Хотя это маловероятно, – задумчиво произнес Максим после паузы.
– Есть шансы, – улыбнулся Виталий, – по крайней мере, одного точно допросим – это мой дед.
– Ну, обрадовал. Я хорошо с тобой рассчитаюсь.
– Обижаете – я ведь чисто ради Истории! – нахмурился Виталий и полностью сосредоточился на объездах колдобин, которые то и дело встречались на пути.
В зарослях наконец-то проявились зыбкие очертания дзота, из бойниц которого уже тянулась грязноватая зелень. Как только Максим вышел из машины, то его сразу охватило какое-то особое чувство, которое трудно было назвать научным зудом. Нет, это была тревога, но не страх, а какое вселенское взывание, которое он попытался списать на историческую память, затаившуюся в этой грозной еще и сегодня бетонной громадине. Более того, дот казался еще зловещее, потому что всей своей античеловеческой неестественностью попытался слиться с деревьями, и другими земными существами… Да, притворялся уместным здесь и, наверное, через пару-сотню лет земля окончательно признает его своим, как это сделали, судя по остаткам шишек, маленькие лесные жители.
Неожиданно под небольшим, уже почти зеленым бетонным козырьком Максим заметил какой-то рисунок, а когда присмотрелся, то его даже охватила мелкая дрожь, как бывало с ним всегда в сюрпризные моменты жизни. Несколько потемневший, однако все-таки довольно заметный символ вынудил его схватиться за переносицу, что он делал всегда, когда стремился найти объяснение чему-то очень неожиданному. Этот знак бесконечности, поставленный вертикально, верхняя часть которого имела подобие глаз и грустный рот. Наверное, множество людей, видевших это мимоходом, отмахивались: «зачем здесь этот снеговик?». Но не Максим. В его памяти всплыла их последняя встреча с Татьяной…
…«Они молча шли по тропинке, уже немного укрытой мокрыми листьями. Каждый боялся заговорить, чтобы не нарушить степенную гармонию леса, который уже прочувствовал свою осеннюю участь. Наконец, Таня тихо проговорила, даже не пытаясь как раньше, отвести смоляную челку от глаз:
– А ведь утверждал, что время для историков не существует. Оно вот и кончилось…
Максим неожиданно схватил ее безвольно висящую руку и, пытаясь придать охрипшему голосу прежнюю летнюю свежесть, искусственно бодрым голосом начал тираду:
– Да, ты что, Тань? Меня же срочно по нашим аспирантским делам вызывают, и я не могу проигнорировать.
Видя, что она задержала вздох, продолжая шелестеть травой, Макс, сбиваясь, теряя логику, вдруг брякнул:
– Ты же хочешь быть профессоршей?!
Девушка наткнулась на что-то невидимое, но очень жесткое, сжала его руку:
– Да, понимаю я. Но»…
И только сейчас Максиму Петровичу начал открываться горизонт. Как бы раздвинулись кустарники на месте варварски вырубленного леса и вот он, живой, молодой принимает радостно их с Татьяной. А там, за тогда еще живым полем виднелась башня водокачки. Но вот трасса... Теряясь в смутных сомнениях, Максим как бы мимоходом спросил у Виталия, который из-под кепки напряженно всматривался в профессора:
– Теперь все-таки легче добираться и исследовать – трасса вот солидная.
– Так ее только четыре года назад построили. Это чтобы наш гранитный карьер какой-то бельгийской фирме удобнее было осваивать.
«Да, да. Я не ошибся – это именно те места, где состоялось всего-то три их свидания». И память подарила ему эти короткие, но столь жгучие мгновенья.
«Встретив однажды девушку, которая лихо управляла тяжелым мотоциклом на лесной тропе, он сразу же был очарован ею. А после ее предложения подвезти – он пропал. И сейчас вспоминалось это длинное тело, трепещущее от железной машины, от ветра или еще от чего…
Отец Татьяны серьезно занимался пчеловодством, и его пасека находится в этом лесу. Поскольку у них хозяйство было большое, то помогала отцу и периодически проверяла улья...
Долетающие сквозь ветер отдельные ее слова приобретали особый смысл. И сразу складывались в гармоничные соты, уже сладостные в своем первом прикосновении»…
Виталия возле машины не оказалось, а когда Максим позвал, то тот неожиданно вынырнул, вроде поджидал с другой стороны. В руках он держал скромный, вперемешку с травой букет лесных цветов, который бережно положил на заднее сидение. В его взгляде было что-то тормозящее вопросы, и Максим промолчал, задавив в себе вопрос. А потом неожиданно для себя проговорил:
– Знаешь, я, пожалуй, немного пройдусь – необходимо продумать план работы на эти дни.
Виталий понимающе, как бы давно ожидая подобного предложения, кивнул и медленно поехал вперед.
«Я вскоре приеду, вот увидишь – даже этот букет из твоих любимых полевых цветов не успеет засохнуть!
Много тогда Максим наговорил всякой несуразицы, и сам злился, что получается не очень складно. А ведь она так любила его размеренные исторические рассказы!
Татьяна все больше молчала, и только напоследок, раздвинув слой первых листьев на тропе, нарисовала веткой улыбающуюся восьмёрку:
– Пусть это будет нашим символом, встретились мы восьмого, да и твой день рождения…
Он привлек ее к себе и прошептал:
– Символ должен улыбаться!
Схватив ее веточку, Максим попытался стереть рисунок, но, увидев ее протестующий взгляд, просто пририсовал глаза и улыбку:
– Стань вот так!
Он взял ее за плечи и повернул на девяносто градусов:
– Это знак бесконечности, направленный к солнцу. Он – символ, талисман и ориентир. Он поможет тебе меня дождаться. Таня отбросила непокорную челку и совсем новым взглядом пронизала его:
– А тебе, – и, не дождавшись ответа, тихо прошептала вроде заклинания уже в букет:
– Пусть тебе тоже»…
Виталий остановил автомобиль неожиданно, вскоре после того, как их забрызганная «Тойота» выскочила на трассу, и, перестав возмущаться по поводу колдобин, сыто запела. Максим осмотрелся – ничего примечательного. Только справа тропинка извивается и упирается в кладбище. Виталий на несколько мгновений уронил голову на руль, а потом посмотрел сквозь Максима Петровича и не своим голосом проронил:
– Надеюсь, доедете сами. Тут у нас движение в это время почти нулевое. Да, и авто мое приметное – вряд ли кто остановит!
Бережно взяв букет, уже снаружи Виталий добавил:
– Не беспокойтесь за мной приедут. Кстати, с завтрашнего дня у вас будет другой водитель.
Виталий медленно пошел по тропинке к кладбищу. Ничего не понимающий Максим выскочил из машины и, догнав его, тихо проговорил:
– Да, я понимаю – тут личное, но я мешать не буду и подожду.
Виталий повернулся всем телом. Прикрывая одной рукой то ли букет, то ли себя, он сипло проговорил:
– Нет, помешаешь! Твой знак бесконечности не только не помог ей, но и забрал у меня единственную любовь, - и, несколько помедлив, добавил:
– Вот так мы с ней встречаемся! Она ждала, пока ты защищал свои диссертации, а я ждал ее. А теперь, уже на протяжении двадцати трех лет ты не можешь уже ее забрать у меня… Прощай! Надеюсь, что в этот раз ты взял уже все из наших мест…
Максим Петрович стоял на пустой, извивающейся дороге и перед глазами в виде слайдов проносились последние их мгновенья. «Таня поднесла к лицу букет своих любимых полевых цветов – свидетелей их поцелуев и слёз и, обращаясь уже к букету произнесла:
– Прости, родной, но хочу, чтобы ты начал умирать быстрее, чем обычно»…